Молодые люди на ехавших колонной грузовиках проделывали акробатические трюки, и, когда они медленно ехали по так называемому Железному мосту от одного берега Даугавы к другому, я услышала как мужские голоса распевают песню: «Вперед, вперед, братья, бросим жидов в Даугаву».

Приехал я в лагерь накануне Рош а-Шоно. И сразу спрашиваю: кто тут хозяин? Мне отвечают: Костя-жид. О, думаю, зря такую кличку не дадут. Пришел я к нему в барак. А он сидит на подушках, как персидский шах, чаи гоняет. Небольшого роста, пухленький, в очках, внешность — ошибиться невозможно, действительно Костя-жид.

В разведку они ушли ночью и вот сейчас, к утру, привели двух фрицев. Это были два молодых солдата. Их привели в хату, а они со слезами на глазах повторяют одно и то же: «Мы судеты, Гитлер капут!» Тут комиссар полка, обращаясь к полковнику, говорит: «Куда нам их девать? Я думаю, пустить в расход». Как тут заорал с матом командир полка: «Мы что, фашисты?!»

Как только появилось официальное сообщение о врачах-убийцах, к нам в корне изменилось отношение. По городу поползли слухи, что мы с женой в Москве встретились с Михоэлсом и от него привезли два чемодана с сыпнотифозными вшами, чтобы заразить жителей. Плановые операции почти полностью прекратились — люди боялись, что я умышленно сделаю операцию не так, как нужно.

Так как ведем полуголодное существование, возникает необходимость заиметь корову. Мы с женой — врачи, городские жители — ни разу в жизни не видели живой коровы. Как выбрать — нам не известно. Долго присматриваемся, и я решаю, что чем по габаритам корова больше, тем, видимо, у нее больше молока. Наконец изрекаю: «Я, пожалуй, возьму эту». Доярки попадали со смеху: «Чему вас учили?! Это же бык!»

Однажды я пришла домой после собрания и застала у себя Немировского, которому рассказала о слышанном — дело касалось больших успехов нашей страны после принятия НЭПа. Он выслушал мой рассказ, крепко пожал мне руку, и я почувствовала его близость. Я только спросила: «По-серьезному, навсегда?» Он ответил: «Да». Этот день стал началом нашей супружеской дружбы.

Часто группами и в одиночку приходили люди за советами к Ленину. Всегда всех принимал он, и уходили от него удовлетворенными. Но иногда, зная тяжелую обстановку, голод во время разрухи и гражданской войны, приносили Ленину съестное: молоко, яички, фрукты. Но все это, считавшееся тогда роскошью, Ленин отсылал в детские сады.

Дома среди окружающих я видела нужду, прониклась сочувствием к людям. Меня учили правдивости, труду; я остро реагировала на проявление лжи, на социальное неравенство людей. Стала проникаться ненавистью к царскому режиму, который преследовал рабочих, революционеров, стремящихся к правде, к справедливости, защищающих народ.

С 1972 года была разрешена эмиграция в Израиль. Все, кто подал документы на выезд из страны, подвергались процедуре исключения из комсомола. Один юноша на вопрос: «Почему вы покидаете Россию?» ответил: «В этой стране я никогда не стану президентом».

— Почем ваша скумбрия? — спрашивает нараспев, растягивая слова, покупательница.
— Гривенник десяток, — отвечает торговка.
— Дорого.
— Вам дорого — так снимайте платье, кидайтесь у море и ловите сами, так вам будет бесплатно.