При жизни Ирод заложил четыре крупные стройки: портовый город Кейсарию на средиземноморском побережье, два дворца-крепости в пустыне — Масаду и Иродион, — а также приступил к реставрации и расширению Второго Храма. Последний проект он начал, дабы привлечь на свою сторону еврейские массы. Не вышло. А насколько не вышло, стало ясно только в 2007 году, когда в Иродионе обнаружили царскую гробницу.

Летом вновь открыл свои двери расширенный и обновленный Музей Израиля. Скромная архитектура осталась прежней — все те же модернистские кубы в городском пейзаже Иерусалима, — но общее пространство привели в порядок. Музею добавлено больше двух тысяч квадратных метров выставочной площади, однако число экспонатов уменьшилось на треть. В общем и целом дизайн стал значительно дружелюбнее.

"Лишь поэт, у которого что-то есть за душой, способен создать и собственный стиль… Абрахам Кляйн, самый еврейский поэт из всех, кто когда-либо писал по-английски, — единственный еврей, внесший новую стилистическую ноту в англоязычную поэзию".

Насколько еврейским было ваше детство? На этот вопрос Анна Фрейд отвечала: «Больше, чем принято думать, но меньше, чем я помню». В этой шутке есть две крупицы правды: она иллюстрирует расплывчатые границы памяти, факта и интерпретации, которые психоанализ старался прояснить и нарушить, и подчеркивает основной вопрос, что называется, ab ovo. Ну и насколько?

До того как случилось чудо, в начале 1990-х группа израильских музыкантов переехала в США — учиться в Новой школе джаза и современной музыки (Нью-Йорк) и Берклийском колледже музыки (Бостон). Они поддерживали друг друга, работали каждый над собственным звучанием и старались укрепиться на местной джазовой сцене. Двоим контрабасистам — Авишаю Коэну и Омеру Авиталю — это удалось довольно быстро.

История израильского изобразительного искусства начинается задолго до установления государства Израиль. В 1903 году в Иерусалиме открылась академия «Бецалель» — очень маленькая, но гордая школа искусств и дизайна. Прошло немногим больше века, и весь Израиль буквально наводнен академиями, музеями, галереями, архитектурными памятниками и художниками. Почти любыми.

Идиоматикой и методом «журналистские» стихи Альтермана напоминают поэзию Уистана Хью Одена. Альтерман чутко и яростно реагировал на события своего времени: голос его сочетал ненарочитую искренность с ядовитой сатирой, а личная страстная преданность поэта сионизму шла рука об руку с резкой критикой отдельных политических и бытовых явлений. Поддерживать все это в равновесии было трудно.

Омер Авиталь — музыкант, а не полемист, и подлинная его цель — вернуть изгнанников домой лишь для того, чтобы они вместе свинговали. Благодаря щедрости нью-йоркского джаза, Авиталь это умеет; благодаря его личной щедрости, джаз влился в еврейскую музыкальную традицию.

С появлением в 1986 году эпохального «Мауса» Арта Шпигельмана комиксы и графические романы пустили корни в массовом сознании как новая форма визуально-вербальных мидрашей. Лучшие работы, в которых священные тексты и исторические события подвергаются переосмыслению воображением, выходят далеко за рамки жанра.