Серж Гензбур (по-французски): Вы прекрасно выглядите.
Ведущий (переводит): Он говорит, что вы замечательно выглядите.
Уитни Хьюстон: Спасибо.
С.Г.: Она превосходна.
В.: Он говорит, что вы потрясающая.
С.Г.: Нет, я сказал, что она гений.
В.: Он говорит, что вы гений.
У.Х.: Спасибо.
С.Г.: Я хочу ее трахнуть.
В.: Он говорит, что вы очень красивая.
С.Г.: Дайте мне самому поговорить. (На плохом английском.) Я сказал, что хочу ее трахнуть.
Любимец французов, он издевался над собственным уродством, возмущал общественность своими выходками, жил с Брижит Бардо и Джейн Биркин, хотел быть несравнимым и несравненным; он пел о мужчинах, женщинах, сексе, пел «Марсельезу», «Я люблю тебя… я тебя тоже нет» и песню о том, что «Бог – еврей»; он был эпатажником и эстетом. Лучшая часть книги – интервью Гензбура о сексе и смерти, гордость журналиста Бруно Байона. Байон заставил Гензбура придумать себе смерть, и музыкант рассказывает о своей будущей кончине со вкусом, заводясь от самой мысли о ней. Он пытается представить ее уникальной, прекрасной и отвратительной. Он умрет, окруженный девочками. Нет, мальчиками! Нет, он пустит себе пулю в рот! Нет, он не умрет вообще, он будет жить внутри своей собаки! Потом он так же долго, подробно, заводясь от собственных рассказов, рассуждает о сексе.Иногда эти тексты напоминают пьесы Хармса, иногда – междусобойчик обкуренных панк-звезд. Никаких откровений, сплошные «шокирующие признания», которые перестают шокировать уже на второй или третьей странице. «Я человек-черновик, у меня нет правил», – говорит Гензбур в одном из интервью. Но этот сборник доказывает, что правила есть, и они удивительно просты.
Правило первое: никогда не делай того, что делают все.
С.Гензбур: И пуля из золота. Нет, из платины!
Байон: Как Потоцкий?
С.Гензбур: Ах да. Это уже было… Черт! Это уже было! Да, но я… но у меня была пуля «дум-дум»! Я отметился на славу. Я загадил апартаменты.
Правило второе: играй словами, смыслы появятся сами. Переводчикам пришлось тяжело, часть этих игр со словами объяснена в примечаниях, другая переведена – как смогли, так и перевели: «Это было бы чертовски парадоксально…» – «Чертовски парадно и сально».
Правило третье, главное: надо помнить, что всё – полная фигня. При жизни, после смерти – фигня. Секс с мальчиками или с девочками, фотографии совокупляющихся людей и животных, копрофагия и трогательные воспоминания об умершей собаке – фигня. Смысл лишь в том, чтобы «бросать вызов всему запрещенному», «выходить за рамки предложенного».
Выполняя все эти правила, Гензбур предстает перед читателем не обаятельным властителем жизни, музыкантом, восторженно исследующим всё обнаженное тело современной песни, а жалким, заигравшимся, глупым мальчишкой, который только и делает, что пытается поразить окружающих. Он говорит о сексе, как маленький мальчик, жужжащий и бибикающий вместе с новой игрушечной машинкой. Он говорит о смерти, как маленький мальчик, пытающийся напугать маму.
Но больше всего он боится не смерти, не бессилия, не славы, не забвения: больше всего он боится быть, как все. В этом смысле его жизнь действительно была предопределена желтой звездой: страшным отличительным знаком, дающим возможность увидеть жизнь глазами уже почти умершего человека. А Гензбур всегда хотел отличаться.
На его похоронах президент Франсуа Миттеран сказал: «Он был нашим Бодлером, нашим Аполлинером». Гензбуру гораздо больше понравилось бы, добавь президент к этому: «Ну и хрен с ним».
Споемте, друзья:
В Париже любят музыку
Панки – это евреи в роке