Профессиональным фотографом Эренбург себя не считал. Фотомастерству он специально не учился, к модным в ту пору формальным новшествам оставался равнодушен. Он просто купил в Берлине в 1923 году немецкий аппарат «Эка» и стал снимать. Снимал города и страны, в которых бывал как журналист и писатель в 1920-1940-х. Англию и Скандинавию. Турцию и Грецию. Францию и Испанию. Польшу и Словакию. Ну и Советскую Россию, конечно. Кроме того, делал портреты – порой совершенно замечательные.В довоенные годы фотографии Эренбурга охотно печатали советские издательства и иллюстрированные журналы. В 1933-м вышел его знаменитый фотоальбом «Мой Париж», макет которого выполнил, кстати, Эль Лисицкий. Испанские работы Ильи Эренбурга – классика отечественной фотодокументалистики. Последние из его известных фотографий датированы концом 40-х. Не обладая специальными навыками фотохудожника, он по-писательски точно схватывал нерв события, находил нужный ракурс, умел внести человечность в самый политизированный сюжет. Его снимки – не репортерские, не хроникальные, а именно писательские, «очерковые».
В послевоенные десятилетия фотографии Эренбурга публиковались нечасто, да и сама судьба его фотонаследия сложилась драматически. Многие снимки навсегда утрачены: писатель собственноручно уничтожил свой архив перед приходом немцев в Париж, а в его московской квартире осенью 1941-го домработница, также опасаясь прихода нацистов, сожгла вместе с прочими бумагами и фотоотпечатки. Далеко не всё сохранилось у друзей и знакомых: кто-то был репрессирован, чей-то дом разрушила немецкая бомба, кто-то не отличался особой бережливостью. Первая персональная выставка его фоторабот прошла в Петербурге, в Фонтанном Доме, лишь в 2001 году. А в 2007-м давний исследователь жизни и творчества Ильи Эренбурга, филолог и историк Борис Фрезинский выпустил книгу-альбом, целиком посвященный фотодеятельности писателя. Издание подготовлено при поддержке Музея истории фотографии в Санкт-Петербурге.
В детстве у Эренбурга не было каких-то особенных отношений с фотоаппаратом. В респектабельной еврейской буржуазной семье, где он вырос, сниматься любили. Со страниц книги глядит симпатичный мальчик в «классической» матроске 1890-х годов; на картонках солидных фотоателье – названия городов: Киев, Москва, Берлин, Ницца… В 1908 году Илью Эренбурга впервые сфотографировали за казенный счет: он влип в неприятную революционную историю. И если бы папа (говоря по-нынешнему, топ-менеджер) не внес крупный залог, вместо Парижа 16-летний бунтовщик, возможно, поехал бы на русскую каторгу.
До 1923 года Эренбург, по словам Фрезинского, «не проявлял никакого интереса к фотографии, и даже значимые события его парижской жизни <…> запечатлелись лишь в его сердце». Всё изменилось с покупкой собственной камеры. В те годы ручной фотоаппарат был редкостью и стоил недешево. Профессиональная техника была чудовищно громоздкой, а Эренбургу в его репортерских скитаниях нужен был мобильный помощник. Он использовал камеру как своеобразный блокнот, хранящий зрительные впечатления от путешествий. Более того, новый «спутник» стал подсказывать Эренбургу сюжеты статей и книг. Жаль, не осуществился замысел фотогида по европейским кафе. Зато получилась (и имела, в целом, одобрительную прессу) книга «Мой Париж». Столицу мира он показал с непарадной стороны; увидел атмосферу подворотен, рабочих окраин, подсмотрел сценки из обыденной жизни клошаров, старьевщиков, прачек… Советская критика, впрочем, упрекала Эренбурга-фотографа в аполитичности и мелкотемье: мол, литератор-путешественник сквозь боковой видоискатель своей камеры видит только «отверженных», игнорируя рабочее и коммунистическое движение в Западной Европе.
Потом он приехал в республиканскую Испанию.
«Испанские снимки 1931 года – одни из лучших у Эренбурга. Взволнованная поэтичность ощущается в выборе их сюжетов и композиций; для отснятых кадров характерны естественная живописность и захватившее автора чувство симпатии к простому народу. В этих снимках еще нет той перманентной тревоги, событийной заданности, политизированности и горечи, которые так свойственны снимкам 1936-го и последующих годов испанской войны», - пишет Фрезинский.
Его кадры и очерки из воюющей Испании нещадно кромсала цензура: по ходу войны постоянно изменялась политическая конъюнктура, и изображенные Эренбургом «друзья» внезапно становились «врагами», и наоборот. В 1938 году, вернувшись в Москву, он оказался на волосок от ареста. В этот период он почти не снимал.
Книга рассказывает и о других, менее знаменитых фотопоездках Эренбурга. В Южном Уэльсе он снимал быт горняков. В Польше 1927 года познакомился с еврейской жизнью страны, фотографировал хасидов (гидом писателя был переводчик его произведений на идиш Менахем Флаксер). В объектив его «Лейки» попали словацкие крестьяне в национальных костюмах, посетители еврейской лавки в Братиславе, верблюды на улицах Смирны (Измир). Среди сфотографированных им знаменитых современников – Эльза Триоле, Натан Альтман, Борис Пастернак, Антонио Мачадо.
Эренбург оставил огромное литературное наследие. В нем вся его жизнь запечатлена почти без пробелов. То, что упустил писатель, за минувшие 40 лет восполнили исследователи. Книга Бориса Фрезинского – это тоже своего рода биография Ильи Эренбурга: неравномерно иллюстрированная, фотоцентричная, немного капризная.
Еще немножко фото:
Один фотодень еврейской Москвы
Евреи в цвете – в цвете!
Юлия Комисарофф и Давид Дектор