
Германн Керн когда-то искал простоты и ясности в юриспруденции. Но более известен он как историк искусства и исследователь лабиринтов. Его интересует именно классический лабиринт, тот, в котором можно не волноваться за исход всего этого безнадежного предприятия, тот, чьи стены сами приведут куда надо. Создателем такого лабиринта считают Дедала, но Керн приводит неожиданное свидетельство о том, что строителем и изобретателем лабиринта некоторые источники называют царя Соломона.
Для читателя здесь самое интересное – не картинки, от которых довольно быстро начинает кружиться голова, и не всестороннее рассмотрение идеи лабиринта, а наблюдение за тем, как автор выстраивает книгу, проходя по одним и тем же дорогам, рассказывая об одних и тех же сюжетах. Петроглифы и изразцы, барельефы и садовые лабиринты, танцы и загадки, фрески и даже ноты пьесы Баха под названием «Маленький гармонический лабиринт», - книга Керна, иллюстрированная энциклопедия лабиринтов, становится воплощением idee fixe автора.
Но, удивительным образом, исследование Керна не проясняет, а запутывает смысл лабиринта (может быть, за эту путаницу в какой-то мере отвечает переводчик). Толкования сменяют друг друга: инициация, жизненный путь, символическое изображение мира, попытка избавления от злых чар, «священная свадьба»; наконец, защита. Керн отдельно приводит изображение иудейских лабиринтов-«иерихонов», объясняя, почему концепция лабиринта была спроецирована на город Иерихон. На всех известных лабиринтах-«иерихонах» семь стен, что впрямую связано с историей осады города. Керн не считает, что эти стены «являются символом того, что город был семь раз окружен израильской армией». На самом деле он утверждает следующее:
«Семь стен вокруг Иерихона никогда не существовали <...>. Сам ритуал, по которому следовало «обойти вокруг» города, обладает магическим действием и защищает город подобно стене. <...>Этот же самый ритуал оказывал и прямо противоположное воздействие. К стенам никто не прикасался, город просто обходили кругом. Стены рухнули не от громких криков нападавших, но из-за того, что город семь раз обошли в полной тишине».
Автор проводит параллель осады Иерихона и осады Трои, замечая, что идея лабиринта была привнесена из язычества и что эта идея воспринималась иудеями не сама по себе, а лишь в качестве инструмента:
«Интерес представляет в первую очередь функция лабиринта по усилению защитных свойств городских стен <…>, такое ограниченное понимание концепции представляется мне весьма значимым и в других аспектах. Трудно представить, что, к примеру, надежда на искупление, которая является темой многих изображений лабиринта, могла играть важную роль в так называемых религиях закона».
И вот тут-то и начинаешь понимать, что Керн просто нагружает различные изображения лабиринта своими знаниями о той или иной культуре, сам же лабиринт становится не предметом исследования, а, скорее, предметом поклонения. Книга, показывая сотни различных лабиринтов, сама превращается в узкую тропинку меж каменных стен. Автор – близорукий Тесей с ниткой, для которого ни существование Ариадны, ни близость Минотавра уже не имеют никакого значения. Важен лишь сам лабиринт, единственное сооружение на земле, которое снаружи выглядит запутанно и угрожающе, а на деле поражает ясностью и простотой. Заблудиться невозможно. Центр лабиринта достижим. Дорога назад уже знакома. Это мир, где все регламентировано, мир, дающий возможность жить правильно, мир, в котором есть закон. Идеальный мир.
Все его ищут, этот идеал. Некоторые находят в религии. Другие - в юриспруденции. Третьи исследуют лабиринты.