Ребенком Бертон не выказывал особых талантов.
«Я делал все то, что любят делать другие дети: ходил в кино, играл, рисовал. Ничего необычного. <…> Толком я себя не осознавал: я не очень хорошо все помню, словно меня несло по реке событий. В общем, не лучшие годы моей жизни. Я не плакал во время прогулок и не рассчитывал на то, что дорога будет все время идти под гору. <…> Друзей у меня было немного, но в кинотеатрах шло достаточно всяких причудливых фильмов, так что можно было подолгу обходиться без приятелей и смотреть каждый день что-нибудь новенькое — эти фильмы словно вели с тобой диалог».
Причудливые фильмы — это примерно кино про Годзиллу, чудовище Франкенштейна и прочих симпатичных монстров. Почему-то Бертону нравились именно такие персонажи: одинокие мрачные чудища, извергающие гнев на все, что попадается под ногу. Но почему именно они? Сам режиссер отвечает на этот вопрос так:
«Мне кажется, большинство монстров воспринимаются, по сути, неправильно: обычно они гораздо чистосердечнее, чем люди, которые их окружают. Наверно, из-за того, что я никогда не читал, эти фильмы про чудовищ были моими сказками. Для меня это примерно одно и то же. Я хочу сказать, что сказки переполнены насилием, символикой и нарушают душевное спокойствие, пожалуй, даже в большей степени, чем «Франкенштейн» и тому подобное, чья мифическая, сказочная природа более очевидна. Однако такие волшебные истории, как сказки братьев Гримм, пожалуй, ближе к фильмам типа «Мозга, который не хотел умирать»: они отличаются грубостью, жестокостью, причудливым символизмом. Повзрослев, я догадался, что подобные пристрастия были протестом против пуританской, бюрократической семейной атмосферы пятидесятых».
При этом пятидесятые — как раз то время, когда внимание к семейным ценностям в Америке вызвало революцию в жилищной архитектуре. Правительство субсидировало своих граждан, создавая им все условия для покупки домов. Строительство этих домов в пригородах происходило массово и крайне энергично, во имя идеи «бесконфликтной семейной жизни». Это значит, что планировщики отказывались от «одноцелевых помещений, таких, как прихожая и столовая, заменив их гибкими, полифункциональными комнатами, изменяющими свое назначение в зависимости от потребностей повседневной жизни и уменьшающими домашнюю работу. Федеральная жилищная политика основывалась на том, что «семья больше не является ни основной экономической, ни социальной единицей». Применительно к планированию жилища это означало, что не было больше никакой потребности в чердаках, сараях, высоких потолках, рабочих комнатах, помещениях для шитья и т.д. В связи с упрощением процесса приготовления пищи отпала необходимость в кладовках и больших кухнях. Утрата семьей ее социальной роли повлекла за собой отказ от больших гостиных и огромных лестниц прошлых лет» (А. Карлсон. Общество, семья, личность. Социальный кризис Америки).Парадоксальным образом внимание национальной внутренней политики к семье фактически обернулось развалом этой самой семьи. Домохозяйки потеряли связь с родственниками, но не укрепили отношений с соседями. Масса свободного времени, проводимого в одиночестве, повергало молодых женщин в депрессии, чего почти никогда не случается в традиционных обществах, где сильны внутриклановые связи. На смену домам, где жили несколько поколений родственников с их старыми бабушкиными сервизами, потемневшими от времени мезузами и швейной машинкой, на которой дедушка обшивал всю общину, пришли обезличенные, чистенькие универсальные домики с одинаковыми гарнитурами.
«Хотя я и вырос в пригороде, до сих пор не могу понять некоторых его особенностей, — вспоминает Бертон. — Например, какая-то неопределенность, пустота, — и в моей семье это присутствовало в значительной мере. На стенах в нашем доме висели картины, но я не помню, нравились ли они моим родителям, купили они их или кто-то им их подарил. Словно они всегда там висели, но никто никогда не останавливал на них взгляда. Помню, как-то сидел, глядя на одну из них, и думал: «Что, черт возьми, это значит? Зачем тут эти смолистые гроздья? Откуда они их взяли?..
Если ты вырос в пригороде, это значит, что ты провел детство в таком месте, где нет ощущения истории, ощущения культуры, где полностью отсутствуют какие-либо страсти. Не помню, чтобы кому-нибудь нравилась музыка. И никакого проявления эмоций. Все было очень странно. «Почему эта вещь здесь?», «На чем я сижу?» — ты никогда не чувствовал какой-либо связи с предметами. Тебя принуждали или приспособиться и отказаться от значительной доли своей личности, или создать свой очень прочный внутренний мир, где ты мог бы чувствовать себя изолированным от других».
Отсюда и монстры: в большинстве своем отверженные и нелепые, часто агрессивные и всегда очень ранимые. Рассказывая свои мрачные истории, Бертон как будто вновь возвращается в детство, где ему так не хватало всех этих сказок о смерти, крови и жертвоприношениях — сказок, которые у каждого еврейского ребенка есть в избытке. Азазель из книги Еноха — предводитель допотопных гигантов, восставших против Бога, — чем не Годзилла? Или другое существо: «6 Кто может отворить двери лица его? круг зубов его — ужас; 7 крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; 8 один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; 9 один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. 10 От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; 11 из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; 12 из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. 13 Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя». Это сегодня его узнает в лицо каждый первый и, не особенно испугавшись, назовет имя: крокодил. Но когда-то он был явлен свету в первый раз, и наверняка даже сам создатель смотрел на это чудо с радостным изумлением.
Таким образом, персонажи Бертона — это герои мифов, которых у него не было, и всех их Бертон, как настоящий творец, создает из подручных материалов. Мертвую невесту — из древесного сучка; из садовых ножниц — Эдварда — руки-ножницы; монстра-сельдерея — из травки, растущей на огороде. А что, нормальная такая мифология. Глиняный голем в этом мире почувствовал бы себя как дома.
Еще о детстве во всем его разнообразии:
Другой мир: много фактов про 5 лет и 8 месяцев
Республика прямых ностальгий
Людмила Улицкая: Я дорожу своей свободой и чужую уважаю
Не жалею, не зову, не эмо
Вопросы и ответы в семье Яновских