А однажды «в нагрузку» пришла книжка с названием «Слезы и молитвы дураков». Сказать, что книга — роман Григория Кановича — оказалась хорошей, значит ничего не сказать. Бесконечно печальное, пронзительное повествование о нелепых, ни в каком времени не уместных, трогательных обитателях еврейского местечка Мишкине стало на тот момент главным событием моей читательской жизни. Тогда я впервые встретила слова «ребе» и «цадик» и узнала, что в еврейской жизни есть место не вполне понятным, но бесконечно прекрасным мистическим вещам, о которых у моего любимого Шолом-Алейхема почему-то ничего не написано.И вот через двадцать с лишним лет я наконец-то узнала, что произошло с местечком Мишкине дальше, во время уже не Первой, а Второй мировой войны. «Очарованье сатаны» — не просто очередной том саги о Мишкине, которой Григорий Канович посвятил все свое творчество, но и прямое продолжение его трилогии «Свеча на ветру» — те же самые герои. Однако тем, кто «Свечу на ветру» не читал, все тоже будет понятно — роман «Очарованье сатаны» абсолютно самодостаточен, и к тому же в начале в общих чертах обрисована предыстория его персонажей.
Предшествующий книге сюжет одновременно напоминает и ветхозаветную историю, и какой-нибудь авантюрный роман XVIII века. Высокородная паненка Данута Скуйбишевская влюбляется в бродячего актера, еврея Эзру, сбегает из дома и вместе с возлюбленным лицедействует на дорогах. После смерти Эзры Данута с сыном на руках приходит в Мишкине, где семья Эзры принимает ее как родную. Там Данута принимает еврейское имя — Гадасса, выходит замуж за брата Эзры Шахну и на долгие годы становится смотрительницей еврейского кладбища.
Господи, когда это было? Еще при царе всея Малой, Белой и Великой Николае Втором, когда ни в Польше, ни в Литве, ни в Белоруссии не было другой власти, кроме русской, и ей, Дануте Скуйбышевской, в самом радужном сне не могло присниться, что она проживет такую долгую-предолгую жизнь, что на ее веку отшумят две революции, отгремят две войны, Японская и через неполных десять лет — с германцами, сменятся три власти, а в конце Данутиного земного пути сбудется ее предсказание, и младший сын Арон, простой портняжка, подмастерье Гедалье Банквечера, выбьется в большие начальники и в новехоньком офицерском мундире и краснозвездной фуражке с околышем отправится из Мишкине не куда-нибудь, а в Москву, где из всех ее родственников побывал только родитель Дануты — поручик Юзеф Скуйбышевский, до большевистской революции служивший в лейб-гвардии.
А теперь на дворе 1941 год, и в Литву вошли немецкие войска. Может быть, кому-то из главных героев и удастся спастись — есть надежда, что старший сын Дануты-Гадассы Иаков для фашистов «ненастоящий» еврей, а его возлюбленную Элишеву готовы спрятать у себя на хуторе зажиточные крестьяне Ломсаргисы. Однако в целом понятно, что перед читателем — последние дни местечка Мишкине. А в авторской мифологии Григория Кановича оно — центр еврейского мира, именно там блаженный Семен, впервые появившийся в романе «Слезы и молитвы дураков», изо дня в день стоит на дороге и ждет Мессию. Гибель Мишкине символизирует гибель европейского еврейства. Уникальная культура штетлов уходит и никогда больше не возродится.
Этот уход обставлен на редкость буднично — никто не рыдает, не заламывает руки: люди еще не знают, что их ждет. Просто за ними пришли, построили в колонну, вещи собрать не дали. Правда, отец Элишевы, портной Гедалье Банквечер, прихватил с собой иголку и нитки, ведь «будем шить — будем жить», только вот со швейной машинкой «Зингер» пришлось попрощаться, благо разрешили «добросердечные» конвоиры.
— А еще одну малюсенькую просьбу можно? Последнюю. Сказать пару слов...
— Кому?
— Ей. — И Банквечер кивнул в сторону «Зингера».
— Он что, Юозапас, нарочно дурачит нас? — возмутился неумолимый Казимирас.
— Не горячись, Казимирас, мы же не звери, а люди. Почему бы старого человека не уважить? Я за этой машинкой многому научился. Пусть скажет пару слов, — разрешил Юозас. — Только пару, хозяин, не больше.
Банквечер сел на стул, упер старые, больные ноги в педаль, но принялся не строчить, как обычно, а что-то сбивчиво и невнятно шептать своей железной лошадке, перескакивая через годы и города, через перевороты и смуты, через свои невосполнимые утраты и неизжитые сомнения. Реб Гедалье беззвучно благодарил ее за то, что она столько лет безропотно служила ему верой и правдой, что вместе с ним успела состариться или, как он, ее погонщик, шутил, заржаветь; он просил у нее прощения за все свои капризы и причуды, за то, что нещадно изнурял и ее, и самого себя, и, конечно, за то, что Господь Бог отказал ему в великой милости испустить дух не на краю безымянного рва, а рядом с «Зингером» — своим утешителем и кормильцем.
«Люди, а не звери» были вознаграждены за свою доброту и неплохо устроились. Юозас занял место своего учителя, стал единственным в Мишкине портным и на том же «Зингере» перешивает для детей своего напарника пальтишки и курточки маленьких «пакельчат» — малышей доктора Пакельчика, в чей дом благополучно вселился Казимирас Туткас.
Однако безвольными заложниками государственной системы — точнее, двух государственных систем — оказываются не только отпетые мерзавцы без чести и совести, но и вполне порядочные, добрые люди. Для Чеславаса Ломсаргиса, готового пойти на риск ради спасения Элишевы, самым счастливым все-таки оказывается день вступления в Литву немецких войск — теперь он может не бояться нависшего над ним раскулачивания. Он говорит: «Страх сильнее совести», — и этот упрек можно отнести как к литовскому населению Мишкине, так и к евреям, безропотно принимающим свою участь.
И в этой человеческой слабости, простом и понятном желании сиюминутного насущного счастья, готовности смолчать и отступить, когда рядом убивают твоего ближнего, и есть сила всякой тирании. То самое очарованье сатаны, который «всякий раз прикидывается Мессией».
Еще книги этой серии:
День рождения в Лондоне
Встречи у метро "Сен-Поль"
Сатана в Горае
Сад Финци-Контини