Мария Кац — внучка известного портного по прозвищу Шелковый Кац, жена крупного политика, светская дама — собирается ехать из своего поместья в город, чтобы там отметить день рождения вместе с мужем и братом. Уже много лет муж присылает ей в этот день букет из сорока роз — как бы говоря, что жена не стареет, что больше сорока ей никогда не будет. Мария живет на два дома: в поместье она владелица и мать, в городе — светская леди, визитная карточка своего мужа. У нее хороший вкус, шарм, обаяние, она умна и тактична, только благодаря ей Макс Майер из коммивояжера сумел подняться во власть. Но есть и другая сторона хозяйки дома — Мария Звездная, наследница евреев Кацев, талантливая пианистка. Ей прочили блестящую карьеру, ей грезилась счастливая семья, но дети-близнецы умерли во время родов, Мария перестала играть, между двумя ее сущностями выросла стеклянная стена. Манеру Хюрлимана можно сравнить с парадным дамским платьем: повсюду рюшечки, оборочки, декольте и низкая талия, шуршание шелка издалека предупреждает о приближении героини. Вот она собирается на собственный день рождения: разговаривает со старой няней, отсчитывает чаевые доставщику роз, заходит к старому другу-парикмахеру, бывшему художнику, чьей натурщицей была когда-то давно; с тех пор прошло много лет, но «разумеется, с Перси можно говорить начистоту, он ее поймет». Те же Кацы, что в первом романе, та же история о еврействе, спрятанном на дне старого дедушкиного чемодана с образцами тканей.
Семья разбогатела на портняжном деле — дед, Шелковый Кац, обшивал русских князей и немецких баронесс. Но сначала умер старший Кац, потом началась Первая мировая, а после мать Марии перешла в католичество и окрестила обоих детей, исполняя обещание, данное в родильной горячке. Так старший сын стал священником, а во время Второй мировой и сама Мария провела три года в католическом пансионе, куда ее пристроили тетушки, на всякий случай решив спрятать от наступающих «нибелунгов». Но за спиной героини всегда мерцало слово Кац — большими светящимися буквами, как на вывеске отцовской мастерской. Отец долго сопротивлялся, не желая гасить эту вывеску, — даже когда мясник с соседней улицы начал плевать вслед его дочери.
Композиционно роман Хюрлимана напоминает моэмовский «Театр» — главная героиня примерно в том же возрасте, так же успешна, есть сын-студент и надоевший муж в комплекте; те же ретроспективные отступления и внимательный взгляд со стороны. Однако интонация автора совершенно другая. Моэм холодным скальпелем препарировал свою героиню, пока она гляделась в зеркало. Что же до Хюрлимана, его книга как будто прикрыта прозрачным отрезом: все вроде бы видно, но смутно, нерезко. Драма Марии Кац не в отказе от себя: двойственность всегда была в ее характере, и отказ от еврейства начался в этой семье не с нее. Судьба евреев, погибших во время Холокоста, обошла героиню стороной, но трагедия угасшего рода все равно настигла, когда опасаться уже было нечего. Ее второй ребенок умер от рака — кому-то удобно видеть в этом руку судьбы, кто-то назовет трагедией и никак не свяжет с фамилией Кац. Кружева Хюрлимана не предполагают категоричных оценок; однозначен в романе только Макс Майер, но и он не лишен обаяния, а одна его теория достойна отдельной цитаты:
Обыватель любит компактность, — продолжал Майер, очищая хлебной корочкой тарелку, — и потому соединяет несоединимое: жидкое и твердое, соус и кубик, любовь и брак. Раньше, как известно, было иначе. Любовь отдельно, брак отдельно. И знать заключала браки главным образом по политическим соображения. Чтобы помирить враждующие кланы, обеспечить власть. Крестьяне руководствовались тем же принципом. Главным для них была не невеста, а ее приданое, альпийские пастбища, пашни, скот. <…> Любовь … предназначали небесам. Или любовнику.
Роман как жанр в сути своей тоже соединяет несоединимое: развлекательное и душеполезное в одной упаковке. Вопрос в пропорциях. Чуть больше рюшечек — зарисовка из серии «богатые тоже плачут», чуть меньше — и на груди топорщится мораль. Шелковый Кац прожил хорошую жизнь; его отец прожил хорошую жизнь; и сын его, и его внучка прожили жизни благополучные, были счастливы и любимы. Но любое дерево когда-нибудь падает. У иудеев нет такого рая, как у христиан, но их мертвые живут в историях — что ж, это хорошая история, длинная, красивая, с гербом и розами, а «беспредельности, — как говорит Макс Майер, — здесь места нет. На земле небес не бывает».
Еще о семейных драмах и тайнах:
Дети знают больше, чем думают взрослые
Некрасивая история без агнцев
Если твой муж тебя не понимает, всегда можно отнести это на счет культурной традиции