Другой, не столь критичный к писательскому мастерству метод придумал некогда Сократ. Разыгрывание диалога в лицах требует, однако, известных актерских способностей, поэтому сделаем его участниками кукол. Надетая на левый палец обезьянка опишет грушу надетому на правый палец ослу, последовательно отвечая ему и уточняя, до полного взаимного удовлетворения. Зададимся вопросом: как рассказать о Холокосте тем, кто никогда его не видел, не ощущал, не обонял? Маленьких пальчиковых кукол здесь будет недостаточно; звери непременно должны быть в натуральную величину. Обезьяна-ревун Вергилий, прочитавший однажды в утренней газете, что мерзкие, громогласные, отвратительные ревуны наконец-то объявлены вне закона. И ослица Беатриче, которая рассказывает ему, как трое мужчин в участке прибивали к полу ее копыто. И три мальчика с одним на троих ружьем, рыщущие по окрестностям, возбужденные недавним погромом. Впрочем, мальчики будут позже — пока только чучело обезьяны, сидящее верхом на чучеле ослицы и ведущее с ней сократические беседы.
Но что если ты уже написал один успешный роман, где были тигр, и зебра, и маленький мальчик? Можно попробовать иные возможности скрытого диалога — к примеру, роман и эссе, предназначенные для чтения вместе. Роман и эссе о Холокосте, книга-перевертыш. Роман и эссе о том, что все уже произошло и нам, оставшимся, осталось лишь выбирать истории о том, что произошло.
А когда издатели и книгопродавцы распишут тебе в деталях, отчего так нельзя — ни писать, ни издавать, ни тем более продавать, — уехать с женой в город без имени, завести кошку и собаку, зачать ребенка, играть в любительском театре, подрабатывать официантом в какао-баре, не писать.
Не читать, однако, не получается, и пухлый конверт уже лежит в груде твоей корреспонденции; внутри — пачка страничек с размеченным маркером рассказом Флобера «Легенда о святом Юлиане Странноприимце», диалог о груше, сухая просьба о помощи, и адрес лавки таксидермиста. Старый таксидермист пишет пьесу про ослицу и ревуна, живущих на полосатой равнине спины Рубахи XX века; он станет читать тебе фрагменты, не выпуская листков из рук, и просить твоего совета; ему нужен твой талант, и ты не сможешь отказать ему в этом — день за днем, страница за страницей, пока наконец не услышишь Финал. И тогда паззл сложится сразу и целиком — страсть драматурга к чучелам, подчеркнутые им пассажи Флобера о планомерном, бесстрастном уничтожении животных, бешенство твоей собаки, даже номера домов, что ты замечаешь по дороге: 1919, 1923, 1929, 1933.
Но будет поздно — нож, кровь, огонь. Останутся только тринадцать "Игр для Густава", игр за пределами разума.
ИГРА ПЯТАЯ. Под дулами автоматов вам, вашей семье и всем остальным приказывают раздеться догола. С вами рядом ваш семидесятидвухлетний отец, ваша шестидесятивосьмилетняя мать, ваша супруга, ваша сестра, ваш племянник и трое ваших детей пятнадцати, двенадцати и восьми лет от роду. Куда вы станете смотреть, когда закончите раздеваться?
ИГРА ДЕВЯТАЯ. Потом, когда все закончилось, вы встречаете Бога. Что вы скажете Богу?
И еще останется история о Вергилии и Беатриче. И это, наверное, значит, что где-то там, за адом и чистилищем, непременно должен быть рай.
И другие игры на заданную тему:
Алехандро Ходоровский
Марек Соболь
Ульрике Кольб