Географические открытия
John Strand. CommielandKiwai Media
Иосиф Сталин стоит за кулисами, ждет своего выхода и переживает, что Поэт Анна не очень к нему благосклонна, а все прочие недостаточно уважают.
Что, в общем, не так удивительно, как может показаться, поскольку Поэт Анна — гибрид Анны Ахматовой и Луизы Брукс (добавить Этель Розенберг по вкусу), дело происходит в тематическом парке аттракционов «Коммиленд» в какой-то глуши (в Пенсильвании), а Иосифа Сталина за границами парка (где он, впрочем, бывает нечасто и по особому разрешению) вообще-то зовут Мюррей. В парке находят приют безработные актеры кино, театра и ТВ, обойденные на повороте более успешными коллегами. Помимо прочих, здесь есть Лев Троцкий, Ленин, Горбачев, Николай II, Фидель, Распутин, а также Рабочий Андрей, Колхозница Татьяна и Кэгэбэшник Саша.
По правилам игры, актерам — которые называются здесь интерпретаторами и разыгрывают реальные сцены революционной борьбы (убийство Троцкого, например; заседание Совнаркома; в формате, скажем, оперы) — на территории парка запрещено называться настоящими именами; положено вживаться в роль. Клэр, интерпретирующая Поэта Анну, вживается в роль с первого дня, — роль станет ее лебединой песней. Мюррей в галифе, тоскуя о комедии, тоже вживается в роль — похоже, непроизвольно, что, вероятно, чревато последствиями. Расцвет «Коммиленда» далеко в прошлом, ходят слухи, парк скоро закроют и всех выгонят. Верхи не хотят (держать убыточное предприятие), низы не могут (остаться без работы). Следует революция. Эту хохмочку мы уже знаем.
Mary Louise Roberts. What Soldiers Do: Sex and the American GI in World War II FranceUniversity of Chicago Press
Казалось бы, отношения американских солдат с француженками — вопрос глубоко специальный и даже, очевидно, интимный, и однако они оказываются любопытной призмой, пугающей даже, прямо скажем. Мир вообще интересно преломляется через секс; хотя со временем подход как-то приедается, но момент пока не настал. Мэри Луиза Робертс рассматривает сексуальные отношения освободителей с освобожденными не с точки зрения возможности великой любви или неконтролируемого либидо как такового — здесь из писем, открыток и дневников складываются интересные большие числа. Бешеное количество межнациональных романов, проституции и изнасилований во Франции в период с высадки союзников до их отправки домой иллюстрирует у Робертс модель отношений народов, американского и французского, и модель эта, по мнению автора, с тех пор диктует положение США и Франции на мировой арене. Американская визуальная пропаганда обещала солдатам — освободителям, но равно и завоевателям на пути в Европу, — безбрежную благодарность кокетливых француженок; французские мужчины наблюдали, как их женщины отдаются этим чужакам — неуверенным туристам, освободителям, но и оккупантам. Сексуальные травмы, превысив некий статистический порог, становятся фактором международной политики. Трудно придумать призму страшнее — и изящнее.
Ruth R. Wisse. No Joke. Making Jewish HumorPrinceton University Press
Из общих соображений, историю еврейского юмора надо, наверное, писать как плутовской роман, что ли; еще лучше — в формате анекдота, но тогда до punch line никакая птица не долетит. Можно, впрочем, писать ее и вот так — так тоже получается весело. Объяснять шутки — прискорбное занятие, но анализ — вне подозрений, и здесь нет объяснений — здесь анализ. XVIII-XIX вв., еврейский юмор на идише, затем по-английски, еврейский юмор в условиях тоталитарного общества, зарождение и развитие сугубо израильского юмора. Как воспринимают еврейский юмор евреи и неевреи (отдельная тема — как его воспринимают неевреи при обострении политкорректности). Может ли еврейский юмор навредить евреям? Разумно ли смеяться над собой, если тебя веками преследовал весь мир. И наконец, последний вопрос, самый животрепещущий. Что смешного?