Кадр из фильмаИстория об ультраортодоксальной семье: отец – раввин, проводящий свои дни в изучении Торы, мать – тихая, покорная судьбе женщина - и ребенок, мальчик, еще не понимающий законов, но бесконечно чтящий отца. Больше детей в семье нет, отец уже стар. Летом мальчик мечтает съездить на Мертвое море, а пока просто смотрит по сторонам, как будто в тихой полудреме. Мир вокруг него сияет.Фильм снят с точки зрения ребенка. И буквально – камера часто смотрит снизу вверх, удивляясь увиденному, – и метафорически: Волах рассказывает притчу о том, как беспрекословное подчинение ведет к потере всего, что тебе дорого, даже если речь идет о подчинении религиозным законам. Но при этом режиссер не испытывает ни злости, ни ярости, ни даже отчаяния: даже в самые трагические моменты фильм пронизан любовью. Волах не дает никаких оценок, ведь ребенок чаще всего не оценивает окружающий мир, а лишь изучает его, воспринимая все как должное. Все, даже смерть, которая наступает из-за того, что отец не может пропустить время молитвы. Единственное, что в конце концов говорит отец в свое оправдание, это: «Я был в руках Всевышнего». И сам понимает, что лишился чего-то не менее важного, чем вера.
Асси ДаянБлестящие актерские работы, прежде всего, признанного патриарха израильского кино Асси Даяна. Режиссер, который не мешает актерам. Волах замешан на удивительной каше из Кесьлевского и ультраортодоксов. Из искушения Авраама и голубки, сидящей в гнезде, из закона, который превыше всего, и любви, которая является единственным оправданием закону. Но фильм оглушает, даже если не искать в нем аллюзий: непроизносимостью, невозможностью своего главного вопроса. Кто важнее для человека, Господь или близкие? Простой вопрос? Для героев он тоже простой. Кто-то из американских критиков написал про это кино: вот ведь бывают же фильмы, которые подходят к тебе близко-близко, берут за лацкан и прямо в лицо говорят тебе: «Слушай, это очень важно».Давид Волах вырос в семье харедим, где у него было девятнадцать братьев и сестер. Он ушел из общины – объясняет, что хотел заниматься искусством, а мир харедим не мог ему этого дать. Ну, разумеется, девятнадцать братьев и сестер. Любой бы сбежал. В каком-то смысле Волах действительно остается ребенком: после 25 лет ультраортодоксальной жизни надо заново учиться жизни секулярной.
Давид ВолахВолах – тот самый ребенок из семьи раввина и вечно молчащей, жалко улыбающейся матери. Тот самый ребенок, который умер, потому что отцу был важнее Всевышний. Тот самый ребенок, который больше всего на свете чтил отца и наизусть знал ответы на все вопросы. Кроме, может быть, нескольких вопросов, совсем детских. Есть ли у животных душа? Грех ли хранить фотографию, на которой изображен негр из какого-то неизвестного племени? Надо ли уметь плавать, если едешь отдыхать на Мертвое море? Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?Что за дурацкие вопросы, мальчик, оставь костер в покое, детям нельзя играть со спичками.