Черный таксист Россия, 2011 Режиссер: Анастасия Белокурова В ролях: Борис Гришин, Сантим, Ольга Петушкова, Александр Маклаков, Сергей Угольников, Юрий Gordon, Владислав Калинин, Екатерина Воронина, Андрей Смирнов, Сергей Кузнецов
Независимое кино давно уже отдельный жанр; и тут важен не столько процесс съемок (на чистом энтузиазме, с минимальным бюджетом и без профессиональных актеров), сколько общая стилистика. Неторопливое действие и чрезмерный хронометраж, тарковские длинные планы и «грязный», плывущий звук, странное чувство юмора и дешевые спецэффекты создают ощущение причудливого и не всегда приятного сна. Можно даже сказать — кошмара, особенно когда в картине полным-полно зомби.
Независимый фильм о зомби заставляет вспомнить классические ленты Юфита. Сходство «Черного таксиста» и лент некрореализма очевидно: распад неумирающей человеческой плоти не просто вторит «гаражному» звуку и изображению, но и символизирует прорыв хтонического хаоса, встречи с которым не выдерживает привычная реальность.
Крах доминирующих общественных дискурсов в столкновении с ужасом подлинной реальности — тема традиционная для независимого кино. Лучший отечественный пример— «Пыль» Сергея Лобана, где последовательно атакованы все ведущие идеологии начала двухтысячных. Фильм Белокуровой продолжает эту линию. Но в отличие от «Пыли», ориентированной на традицию «философской сказки», «Черный таксист» ближе к «Ночи живых мертвецов»: персонажи живут по законам жанра и почти не произносят мировоззренческих монологов. Поэтому анализ и деконструкция, проводимые авторами, уходят на второй план.
Между тем внутренняя тема фильма заявлена уже в названии: таксист «черный» не потому, что он ездит на черном такси (машина синего цвета), а потому, что он выходец из Средней Азии или с Кавказа. Вместе с тем «черный таксист» — по аналогии с «черным альпинистом» — предвещающий беду персонаж городского фольклора. Иными словами, неявная тема фильма — ксенофобия, и в изначальном смысле слова (страх перед «другими», в частном случае — перед зомби), и в его современной трактовке (неприятие меньшинств и, шире, любых «иных»).
В этом смысле авторы «Черного таксиста» следуют за Джорджем Ромеро: сегодня трудно в это поверить, но для первых зрителей «Ночь живых мертвецов» был фильмом еще и о расовых проблемах. Ромеро для создателей «Черного таксиста», конечно, важнее Юфита — неслучайно режиссер Белокурова появляется в эпизодической роли бомжихи только для того, чтобы сказать сакраментальную фразу «Это уже было у Ромеро».
В «Черном таксисте» нет благородного негра, убитого обывателями, — вместо него зловещий «черный таксист», проводник в мир «живых мертвецов». Не обходится без упоминания «чурок», этнических группировок и сакраментальной фразы «у преступников нет национальности» (у ментов, как мы узнаем в финале, тоже) — и, конечно, без пародийного «русского фашиста» и «борца с оккупационным режимом» (по совместительству — осведомителя и агента). Он рассказывает таксисту анекдоты про чурок, а, попав в сумеречную зону зомбиленда, деловито расклеивает на стенах листовки о засилье жидов и «белом марше», не замечая, что живые мертвецы уже окружили его и вот-вот съедят. Как и положено в фильмах о зомби и вампирах, убитый нечистью герой символизирует крах той идеологии, которую он воплощает — и русский прорыв отправляется туда же, куда чуть позже отправится западное христианство, олицетворенное священнослужителем неясной конфессии (носит белый воротник протестантского пастора, но служит в католическом костеле).
Главный герой — немолодой флегматичный следователь, очередной человек без имени, блестяще сыгранный Сантимом, — обходится без идеологии. Он просто делает свое дело: пытается раскрыть череду таинственных исчезновений, спасти тех, кого можно спасти и, в конечном итоге, восстановить мировой порядок, закрыв врата между миром мертвых и живых. Это не так просто — ночные кошмары и алкоголь неуклонно ведут его туда, куда уже много раз попадали в поисках элемента преступления разнообразные агенты Куперы.
Нетрадиционный элемент в фильме — способ уничтожения зомби, и примечательно, что предлагает его архетипичный еврейский персонаж — врач-патологоанатом из Института крови, эдакий знаток древних текстов и одновременно – расчленитель и кровопийца в белом халате, в исполнении Сергея Кузнецова.
Над полуразложившимся трупом он излагает майсы в манере братьев Коэнов, а позже выдвигает бредовую теорию: зомби можно убить, только съев его («как еще Парацельс учил — подобное подобным»), и просвещает следователя на тему «Некрономикона» Альхазреда. При этом кабинет патологоанатома обильно украшен артефактами вроде заключенных в рамочку кадров из «Чужих» или кровавого автопортрета калифорнийской художницы Аси Швин, выросшей в Махачкале.
Это необъявленное появление Махачкалы подготавливает кульминационную сцену встречи таксиста и следователя, во время которой будет названо Имя: «Ты сам из Махачкалы будешь?» — спросит герой Сантима. Таким образом Белокурова и Сантим возвращают страх перед «инородцами» к его иррациональным корням, отвергая идеологию (либеральную или националистическую) и выращивая взамен феноменологию бытовой метафизики, где сливаются воедино «черный таксист» из городских «страшилок», тупой заблудившийся чурка-бомбила и создатель «Некрономикона» мифический Альхазред.
Вечные и по сей день актуальные проблемы, о которых писала пресса около века тому назад: мусор на улицах, незавершенные проекты, ошибки инженеров, иностранные специалисты, недостроенные дороги и недозволенность критики.
Мирное противостояние правительства и оппозиции на Украине на глазах перерастает в серьезный политический конфликт, в котором важную роль играет еврейская община. Историк и политолог Вячеслав Лихачев отвечает на вопрос о том, причем здесь евреи.
Воспоминания узницы сталинских лагерей, одного из первых членов общества «Мемориал» Сусанны Печуро (1933–2014) о жизни ее родителей и других родственников в еврейском местечке Шумячи в конце XIX — начале XX века.
Лиза Розовская перечитывает письма, которые девочкой писала из эмиграции родным в Советский Союз: в этом выпуске речь идет о деньгах — о том, как благополучие вдруг превращается в крах, как эмиграция преподносит внезапные финансовые сюрпризы; о перевезенном за собой советском правиле «о деньгах не говорят».
Что общего у ювелирного отделения израильского колледжа и московского филфака, а также в какой ситуации слова «лобзик» и «кисть размытия» запоминаешь быстрее, чем слово «отстой»: Катя Рабей поступила в колледж Шенкар и в своей колонке описывает, как изучение ювелирного ремесла сочетается с изучением иврита методом полного погружения.
Музыкальные вечеринки в разноречивой оценке критиков, позорное отсутствие промокашки на почте и раввин казаков. О чем писала пресса около ста лет тому назад.
Сон — это зашифрованное послание из иного мира. Подобно тому, как мы рассказываем свои сны психоаналитику или друзьям и, посмеиваясь над самим собой, все-таки ожидаем извлечь из сна урок, так и во время оно люди несли свои сны сведущим толкователям.
Единственное упоминание о книге Осипа Мандельштама «Слепая ласточка» содержится в заметке о жизни русских писателей, напечатанной в калужском литературно-художественном альманахе «Корабль». Публикуем сегодня текст из этого чрезвычайно редкого издания.
У «Последнего адреса» есть два проекта-предшественника; один из них — мемориальская акция «Возвращение имен», а второй — «Камни преткновения» (Stolpersteine) берлинского художника Гюнтера Демнига. В декабре 1992 года он заложил в брусчатку перед Ратушей в Кёльне бетонный кубик 10х10 сантиметров — в память о жертвах нацизма. Сейчас таких камней по всей Европе больше сорока тысяч.