Между топографией и биографией

«Ханна, Ханна», режиссер Ханна Шигулла

Hanna Hannah
Deutschland, 2007
Режиссер: Ханна Шигулла

На юбилейном 60-м кинофестивале Берлинале чествовали любимую актрису Фассбиндера. Ханна Шигулла получила «Золотого медведя» «за вклад в искусство» и рассказала журналистам, что несет частичку Фассбиндера в себе. На Берлинале показали не только фильмы с Шигуллой-актрисой в программе «Ретроспектива». Она представила и собственные картины, которые создала как режиссер, продюсер, сценарист, а иногда и оператор.

Первым шел «Протокол сна», (1976-2005) – экспериментальный, в духе раннего сюрреализма фильм, купленный, кстати, нью-йоркским Музеем современного искусства МоМА. Последним – законченный только что полнометражный документальный фильм-портрет «Алисия Бустаманте» о кубинской актрисе и режиссере, ближайшей подруге Ханны Шигуллы.

Совершенно неожиданный на фоне других работ Шигуллы – короткометражный документальный фильм «Ханна, Ханна» (Hanna Hannah). Фильм о том, что здесь, в Берлине, стало частью городской топографии: память о Холокосте.

7-минутный фильм Шигуллы полностью снят в берлинском Мемориале жертвам Холокоста. Камера (оператор Клаус Бернхардт) путешествует по лабиринту мемориала, похожего на гротескное еврейское кладбище, блуждает между цементными глыбами, нащупывает дорожки и ловит редкие просветы неба. Медленное скольжение минималистично и почти не сопровождается словами. В черно-белом фильме есть лишь условная завязка: Ханна Шигулла рассказывает историю своего имени, тем самым проясняя преамбулу этой необычной прогулки.

Актриса родилась в 1943 году в Силезии, в немецкой семье. Таких обыкновенных немецких семей в Силезии были тысячи. Мать хотела назвать девочку простым и ясным германским именем Дагма, но в последний момент что-то переломилось, и она окрестила дочь еврейским именем Ханна. «Мы жили совсем неподалеку от того места, которое известно всем как Аушвиц, – говорит актриса. – Тогда назвать ребенка еврейским именем было как минимум небезопасно».

Еврейскими библейскими именами немецких детей стали называть лишь с начала 1960-х годов, а с 1968 года такие имена даже вошли в моду. Впрочем, вспышка была не просто поверхностным увлечением — скорее, трансформированным чувством вины. Тогда в изобилии появились Ханны, Эстер, Рахили и даже Юдит. Разумеется, Марии и Евы были всегда и жили в Третьем Рейхе, не утруждая себя размышлениями о происхождении собственных имен. Ханна Шигулла, рожденная в 1943 году, остается вполне уникальным случаем.

Фильм «Ханна, Ханна» – попытка Ханны Шигуллы разгадать тайну своего имени и вернуть некую дань прошлому. «Я как-то спросила мать, почему меня так зовут. «У тебя была знакомая Ханна?» – «Да, Ханна (Hannah) была особенным человеком», – ответила мама. Почему так часто бывает, что мы останавливаемся? Почему не расспрашиваем дальше? Так я и не спросила маму, кто же была эта Ханна». В коротком фильме как будто слышно молчание одного поколения и бесконечный ропот последующих.

На этом кончается вступление. Потом рассказчик полностью обращается в слух и зрение. Мы отправляемся на прогулку почти вуайеристического свойства по одному из самых поразительных мемориалов Германии. Углубляемся в его лабиринты и подслушиваем разговоры бродящих внутри людей.

Посетителей здесь всегда много. Мемориал жертвам Холокоста выстроен в самом центре города между Бранденбургскими воротами и площадью Потсдамерплатц. С одной стороны, это место памяти миллионов евреев, уничтоженных во времена Третьего рейха. Такова его задача и официальная функция. Но в то же время здесь каждый день бурлит жизнь, сюда приходят туристы, это одно из самых посещаемых мест Берлина. Фильм Ханны Шигуллы фиксирует и то, и другое — сам памятник и человека, попавшего в тиски его пространства.

Монументальный мемориал лаконичен и абстрактен. В строго геометрическом порядке, как войско на параде, выстроены цементные блоки разной высоты – от полуметра до четырех с половиной. 2711 штук. Некоторые слегка наклонены. Между блоками в узких коридорах бродят люди – каждый в своем темпе. Камера лишь выхватывает случайные лица и голоса.

Когда заходишь на территорию мемориала – а он ничем не отделен от улицы, – блоки не выше человеческого роста, как заготовки для памятников на кладбище, и это совсем не страшно. Пока что все они соразмерны человеку. Потом тропинка резко ныряет вниз, а блоки вырастают из-под земли, становятся выше, и почва просто уходит из-под ног, как в воздушной яме.

Слышны беготня и щебет детей, шарканье подошв, на доли секунды мелькают лица людей между блоками. Мы бродим вместе с камерой и слышим обрывки разговоров, испанскую, французскую, немецкую, английскую речь, видим случайные лица – вот пара смеющихся молодых японцев, они расходятся и уже не могут найти друг друга; вдруг откуда-то доносится бодрый голос экскурсовода: «Памятник посвящен уничтоженному европейскому еврейству…» — кто-то вдалеке кричит: «Ты где?» — а кто-то монотонно повторяет: «…Нет, не только евреи, конечно, не только». Часто невозможно уловить смысл фраз – они либо слишком отрывочны, либо слишком обыденны. «Шум времени».

И вроде все ясно, но ощущение личной экзистенциальной потерянности не покидает. У каждого здесь свой «крутой маршрут». Многие едва уловимые голоса не говорят ничего о трагической истории, но мы будто слышим, что физически ощущают эти люди. И за очередным поворотом вдруг видно, как в самой глубокой нише мемориала, там, где цементный частокол поднимается на 4 метра, по тропинке медленно бредет мама с коляской, возвращая и режиссера, и зрителя в какой-то старый забытый сон. В этот момент мучительно хочется что-то вспомнить.

В этом лабиринте дети играют в прятки, а тинейджеры любят хорошенько размяться, прыгая с глыбы на глыбу. Камера фиксирует один такой прыжок, потом – сидящего наверху подростка, и голос взрослого: «Слезайте, здесь вам не игровая площадка». На первый взгляд это и вправду выглядит неуважением к памятнику: официально здесь запрещено прыгать, бегать и забираться на вершины блоков. Но именно дети быстрее всех реагируют на послание мемориала: «Сопротивляйся, выбирайся, двигайся, иначе не найдешь выход». И дети инстинктивно начинают играть. А о том, что иногда выхода нет, лучше знать только взрослым.

Создатели мемориала задумывали его именно так совсем не для того, чтобы люди чувствовали себя виноватыми или чтобы им становилось физически плохо. Идея, скорее, в том, чтобы люди проживали отчуждение и страх, потерю равновесия и одиночество и при этом всегда видели небо. Проживали вдумчиво и созерцательно или на бегу — не так важно.

«В фильме «Ханна, Ханна» я путешествовала по лабиринту Мемориала жертвам Холокоста с мыслями о моей тезке Ханне, той Ханне, в честь которой меня назвала моя мать», – объясняла актриса в интервью. Но в это путешествие отправилась не только Ханна Шигулла со своим оператором, но, независимо от нее, сотни тысяч простых берлинцев и миллионы приезжих. Многие проводят часы в недрах этого удивительного мемориала, наблюдая за своими ощущениями, всматриваясь в лица и прислушиваясь к другим людям, к соучастникам современности. Фильм Шигуллы – еще одна краска в портрете современного города.

В конце фильма камера замирает внутри мемориала, перед нами все тот же серый каменный пейзаж. Мы слышим детский голос: «Мама, это Берлин?» «Да, это Берлин», – после секундной паузы отвечает невидимая мама.

{{break}}

Еще Берлинский кинофестиваль:
Берлинале-2010

А также:
"Это даже не прошлое" на Jewish Ideas Daily


     

     

     


    Комментарии

     

     

     

     

    Читайте в этом разделе