Думали ли мы в Москве, не пропуская ни одного фестиваля израильского кино, выкачивая с торрентов подчистую все, в чем звучала хоть пара фраз на иврите, обмениваясь дисками с «Медузами» и «Touch Away’ем» (в русском переводе — «Дотянуться рукой» — название, которое я стесняюсь применять без оговорок), что израильского кино может быть столько? Столько, что хватит на несколько фестивальных программ (полнометражного художественного фильма, документального фильма, короткометражного фильма и подборки анимации). Столько, что даже слегка надоест.Израильские фильмы, особенно когда смотришь их в Израиле, поначалу трогают жизнеподобием: вот героиня Хагит Дасберг («Настоящее время», Анер Премингер) приходит на иерусалимский рынок (твой рынок, мимо которого проходишь каждый день), вот попадает в этот самый водоворот из людей, криков, музыки, запахов, вот уже продавец кокетничает с ней (точь-в-точь, как с тобой) а она, в отличие от тебя, не страдает европейской сдержанностью, она в своей стихии: «У тебя есть халва? Знаешь, мой сын обожает халву! Давай, принеси мне всякой: и шоколадной, и с фисташками…» И взрыв, вдруг сметающий весь этот праздничный балаган, и тебя, зрителя, сбивает с ног. Сложно понять, тема ли эта не отпускает израильтян, они ли не отпускают благодатную тему — однако сказать что-то равносильное взрыву создателям фильма уже не удается. После такого начала ожидаешь, что и под конец фильм вынырнет в какой-то катарсис, но конец кажется приклеенным, а если вдуматься, то и циничным. Он был бы оправдан в реальной жизни, но кино — это все-таки кино, и у всякого жизнеподобия есть границы.
Другая излюбленная тема — жизнь религиозных евреев. Круглощекая голубоглазая матрешечка играет на аккордеоне — отчего еще больше похожа на простую русскую деваху (Хадас Ярон, получившая, между прочим, награду за лучшую женскую роль на 69-м фестивале в Венеции) — и мечется, как написано в аннотации, «между любовью и долгом». О какой любви речь, не очень понятно: объект ее Шира видела один раз, тайком в супермаркете, а альтернативный вариант хуже только тем, что уже был женат на сестре Ширы, умершей во время родов. Тем не менее метания в «Заполнить пустоту» приобретают едва ли не сериальную цикличность, хотя заканчиваются довольно предсказуемо. Видимо, фильм интересен тем, что Рама Бурштейн — редкий комплект «три в одном»: женщина, режиссер и ультраортодокс, и о происходящем в хасидских семьях знает не понаслышке. А израильская публика любопытна и благожелательна: билеты в полуторатысячный «Аудиториум» были раскуплены начисто, и зал после фильма аплодировал едва ли не стоя.
На этом фоне внезапно свежим и законченным показалось «Путешествие Игоря с журавлями» Евгения Румана, сюжетом напоминающее старое доброе советское кино: мальчик из России приезжает с мамой в Израиль, идет в новую школу, моментально выучивает язык и заражает поначалу не очень-то дружелюбных одноклассников своей любовью к журавлям, перенятой от отца. Когнитивный диссонанс вызывает (причем с первых кадров) только тяжелый ивритский акцент у главного героя, обаятельнейшего, кстати, Итая Щербака. На вопрос, отчего нельзя было человека озвучить, режиссер не кривит душой: фильм не рассчитан на российский прокат, израильским зрителям акцент слух не режет, а уж иностранцы и подавно ничего не поймут. В этом месте мне вспомнилась фраза другого профессионала — правда, не режиссера, а ювелира: «У вещи должна быть чистая изнанка». Но тут уж каждый выбирает для себя.
В общем, хоть и не вполне соглашусь с Шимоном Бриманом, корреспондентом Forumdaily.com, обозвавшим все происходящее на фестивале «чернушно-левацким кино», отсматриваться неизраильскими фильмами все равно пришлось. Моей личной находкой стал «Imagine» Анджея Якимовского (лет десять назад на фестивале польского кино в Москве мы видели его не менее прекрасную картину «Zmruż oczy»). Сначала кажется, что фильм про слепых. Про то, как, оказывается, трудно не глядя перелить воду из кувшина в стакан. Про то, как один слепой оказался зрячее других, научился ходить без палки и ориентироваться по звукам, по отзвукам звуков, по колебанию воздуха и учит этому других, в основном детей, которые изо всех сил не верят, но так хотят поверить, что учатся. Это и в самом деле фильм о том, чем можно заменить отсутствующее зрение. Не слухом, не обонянием — воображением. По этой дорожке можно зайти очень далеко, и к середине главный герой превращается в горьковского Луку, неудачливого утешителя, который лучше б никого не трогал: ведомых воображением действительность сбивает и расплющивает физически, как внезапно появившийся трамвай. Но этому герою хочется верить. Хочет поверить слепая красавица Ева. Хочет поверить зритель. Хотел поверить, видимо, и режиссер — потому что в конце фильма корабль, которого нет, все-таки вплывает в несуществующий порт. И тогда понимаешь: герой не обманщик. Он просто сталкер. Есть территории, куда нельзя соваться, если не умеешь. А он умеет.
Впрочем, отсматриваться можно было и программой классического кино: Тео Ангелопулосом, Канэто Синдо, Эрнстом Любичем, Николасом Рэем и даже черно-белой (и первой цветной) классикой — Чаплиным, Бастером Китоном, Жаком Тати, которых проецировали по вечерам на стену «Аудиториума» бесплатно и для всех желающих.
А вообще, оказалось, что главное в хайфском фестивале — все-таки Хайфа. Город-Зурбаган, где лестница — разновидность улицы (мадрегот Бен Заккай, мадрегот Зрубавель), где русские старушки сидят на лавочках бок о бок с эфиопскими, где на окнах португальские деревянные ставни и море проступает отовсюду. И на каждой из этих улочек разворачивается свое израильское кино.
-
Израильская первомайская, «Аве Мария» и песни разных народов
Сегодня / Пули над Бродвеем 11 октября 2012
Депутат Кнессета рассказала анекдот: «Тебе понравился фильм "Аватар"? — Очень, только там немцы больно уж страшные». Это стало хорошим предисловием к фестивалю израильского кино: сразу стало понятно, что израильтяне во всех фильмах запрятали страшных немцев.